Онлайн-курсом «Каллиграфа» я восхищена (Александр Агафонов)

Людмила Владимировна Агафонова, мама (Таганрог, Ростовская область):

В начальной школе Саша учился по программе «Перспектива». Программа была откровенно слабой, с нарушением принципа «От простого к сложному», и каллиграфии в ней уделялось минимум времени. Когда Сашин класс изучал букву, то на отработку этого навыка им в среднем давалась одна строка. Далее в прописях вместо упражнений на закрепление правильного написания этой буквы были, с одной стороны, картинки-«развлекалки», с другой, высший пилотаж — безотрывное написание слогов и слов из ранее «отработанных» букв. Я помню свои прописи, где мы уделяли каждой букве гораздо больше внимания, но здесь обучение письму было даже не простым, а примитивным.

Возможно, кому-то хватило и такого, но у сына ситуация с учёбой осложнилась болезнью. В первом классе он заболел гайморитом, и мы с ним вынуждены были лечь в больницу. Поэтому написание тех букв и соединений, которые он пропустил в школе, Саша начал придумывать сам. Соединял «о» с другими буквами, пробивая строку, при этом хвост от неё начинался с передней части буквы, и она была больше похожа на «е». Букву «ф» так накручивал, что я была в ужасе, а он оправдывался: «Мне так удобно». В итоге его школьный почерк был настолько неровным, безобразным и плавающим, что походил на почерк моряка во время сильной качки. Всякий раз, когда я заглядывала в его тетрадь, то испытывала шок. Несмотря на то, что сама пишу красиво, я так и не смогла объяснить, как нужно писать правильно. Я показывала ему: «Пиши вот так», и в этот раз он действительно мог написать чуть лучше, но в следующий — продолжал писать, как привык.

” Его школьный почерк был настолько неровным, безобразным и плавающим, что походил на почерк моряка во время сильной качки.

Со второго класса у Саши стала преподавать новая учительница. Детям разрешалось пользоваться ручками-«стиралками». И это понятно: почерк у большинства не стал образцом для подражания, и без ручки «пиши-стирай» было не обойтись. Сначала учительница пыталась скорректировать Сашино письмо в лучшую сторону: каждая работа начиналась со строки чистописания. Но по окончании второго класса приняла почерк сына как данность. Исправляла каллиграфические ошибки — например, написание буквы «ы» как «и» — в исключительных случаях, когда понять написанное было невозможно. Учительница по английскому языку подходила строже: зачёркивала те буквы, которые можно было спутать.

Цифры — это вообще была отдельная песня. Как-то я спросила сына: «У тебя какая цифра здесь написана?». Он смотрит в тетрадь и отвечает: «Это или 1, или 7». Начали разбираться — оказалось, это не 1 и не 7, а 3. Я, в принципе, ещё могу согласиться, что 1 и 7 чем-то похожи друг на друга. Но когда на них похожа цифра 3 — от этого мне становится жутко. Это выглядело, как какое-то вырождение, деградация почерка.

Но всё это было в начальной школе, где учителей не так много. В среднем звене, где 10 преподавателей, догадываться, что написал мой сын, никто не будет. Как можно отправлять ребёнка с таким ужасным почерком в пятый класс, если там его гарантированно ждут двойки за каллиграфические ошибки в буквах, и даже цифрах? Мысли об этом вводили меня в стресс.

” За время учёбы в начальной школе у сына сменилось несколько учителей каллиграфии.

Меня никогда не оставляла мысль, что эта серьёзная проблема должна быть решена, поэтому я постоянно искала выходы из этой ситуации. За время учёбы в начальной школе у сына сменилось несколько учителей каллиграфии. Сначала Сашу учили писать пером, но ему было непонятно, как строится каллиграфический шрифт, и как можно освоить всю эту премудрость. Он говорил: «Я не могу… Я не понимаю… У меня не получается…». Ему было скучно и неинтересно, у него шло сопротивление. Потом в центре развития у нас была договорённость с одним преподавателем, но её сменила другая. Причём в процессе занятий я увидела, что результат учёбы декларируется, но не достигается. Работа велась по чужой методичке, а своего опыта у молодого учителя не было, поэтому нам пришлось расстаться. Небольшой сдвиг Саша получил на интенсиве: прошёл 10 занятий по коррекции почерка. Появились проблески нормального письма, но результат не закрепился. Сын вскоре съехал на прежний уровень, а потом и вовсе ушёл в режим «нате-отстаньте».

Я продолжала искать, цепляясь за любую информацию по этой теме. «Каллиграфъ» нашла, когда смотрела ролики о почерке на YouTube. Оттуда перешла на сайт «Каллиграфа» и пока всё ни изучила — не смогла остановиться. Даже ночью сидела и смотрела материалы о «Каллиграфе». И чем больше я читала статей о Татьяне Михайловне Леонтьевой в различных газетах и журналах, отзывов родителей и учеников, чем больше я погружалась в тему и анализировала, тем больше у меня возникало доверия к этому курсу. Все пазлы складывались в целостную картинку: здесь я увидела систему, которая давала практический результат, и решила действовать.

Рассказала об этом своей маме: «Мама, вот шанс, который поможет исправить нашу ситуацию». Она послушала меня и сказала: «Скорее всего, так оно и есть. Только не знаю, как ты в Омск поедешь…». Смеюсь в ответ: «И я тоже не знаю, как… Знаю одно: для женщины главное — вымечтать!». И вот с прошлого года мы «вымечтовывали». Я уже наметила время прилёта, забронировала гостиницу… И вдруг — нам помог коронавирус! В итоге наша мечта о красивом почерке осуществилась своеобразно: не через наш прилёт в Омск, а через онлайн-курс. Когда в начале июля интернет-уроки закончились, мама мне призналась: «Вообще-то я не верила, что это возможно, но чувствовала твой настрой и решила тебя поддержать».

Татьяна Михайловна Леонтьева сделала то, что до неё не смог сделать ни один учитель каллиграфии. Я была восхищена её педагогической работой! Она разделила учёбу на простые части и так основательно проработала каждую ступеньку курса, что он усваивается необыкновенно легко. Была тщательно и глубоко продумана подача учебного материала. Не осталось ни одного момента, где ученику сложно или непонятно. Ребёнок поднимался по этим ступенькам, как по лестнице, и не существовало такого места, где можно было бы споткнуться и сказать: «Я не могу, у меня не выходит». Новые буквы и цифры создаются одновременно рационально и каллиграфически. Когда Саша это понял и научился делать буквы красивыми, то я, как человек, окончивший пединститут, стала получать от контроля за процессом его письма эстетическое наслаждение. Я была восхищена качеством педагогической работы, сделанной с огромной заботой об учениках.

” Татьяна Михайловна Леонтьева сделала то, что до неё не смог сделать ни один учитель каллиграфии. Я была восхищена её педагогической работой!

Каким был почерк сына до курса и каким стал после? Он был каким-то плавающим и разнокалиберным, производящим неприятное, отталкивающее впечатление. Говоря откровенно, меня он бесил. Сейчас, глядя на его аккуратные и ровные строчки, я только радуюсь. Открыв тетрадь, видишь, что ребёнок старается.  Он пишет так, чтобы написанное было ясно и понятно тем, кто это читает. Появилась чёткость и красота письма. Это его новое лицо, его достоинство, его победа.

Было ещё нечто важное, что меня порадовало. Я увидела, какая большая воспитательная работа идёт во время курса. Пошагово и целенаправленно развивалась воля мальчика, у него вырабатывалось стремление к победе над собой. От преподавателя шла очень мощная эмоциональная поддержка. Говорилось не просто: «Хорошо, молодец», а такие вдохновляющие фразы, которые помогали ребёнку опереться на свой внутренний ресурс и идти вперёд. Я впервые видела, чтобы работа по образованию и воспитанию детей велась так красиво и грамотно: профессионально я преклоняюсь перед таким педагогом. В пединституте нас учили теории соединения образования и воспитания, но тут всё происходило реально, на моих глазах. И я была в восторге, как это необыкновенно талантливо воплощается на практике.

В начале третьей недели курса был момент, когда сын сказал мне: «Ну, всё, я уже хорошо пишу. Теперь особо сильно напрягаться не буду, мне всё нравится». Я ему говорю: «Осталось всего 3 занятия, нужно ещё постараться». Он возражает: «Мам, посмотри сама, как я раньше писал — и как сейчас!..». И в этот же день мы с ним включаем интернет-сопровождение и смотрим новую объяснялку, где показывается как нужно выкладываться по-настоящему. Как будто Татьяна Михайловна заранее знала, что такой разговор состоится у нас именно сегодня!

” Во время самих уроков и при выполнении домашних заданий я находилась рядом с сыном.

Я старалась так стимулировать Сашину учёбу в «Каллиграфе», чтобы она была у него в приоритете. В награду за то, что он хорошо потрудился, в конце каждой недели мы ехали на Азовское море и отдыхали. И каждый раз я подчёркивала, что такая поездка в выходные дни — это поощрение за его старания.

Во время самих уроков и при выполнении домашних заданий я находилась рядом с сыном. Нужно было контролировать то, что он пишет. Был момент, когда я ушла в другую комнату, чуть-чуть отпустив контроль, и ребёнок позволил себе расслабиться. В итоге мне пришлось просить его переписать написанное более старательно, чтобы мне всё понравилось. После этого случая я поняла, что на первых порах убирать контроль и давать самостоятельность рано. Лучше я буду рядышком сидеть, даже ничего не говоря. Тогда одно моё присутствие его мобилизует, и при этом он чувствует моё одобрение. Таким образом, нашими общими усилиями к концу курса Саша стал более усидчивым и аккуратным. Хотя для него это непросто, но он уже не отделывается от заданий, а хочет выложиться, выполнив их качественно.

По поводу формы обучения хочу сказать: никакого огорчения от того, что я планировала очный курс, а получила его в интернете, у меня нет. Наоборот, я очень рада этому, потому что прилететь в Омск для меня было бы очень сложно финансово. Скорее всего, для осуществления обучения вдалеке от Таганрога мне даже пришлось бы залезать в долги… У меня не было возможности сравнить очные занятия с дистанционными, но онлайн-курсом «Каллиграфа» я восхищена!

Почерк Александра Агафонова до и после курса коррекции